Алёна Микора

Про детство
Как и многих, меня с детства тянуло рисовать Удава, проглотившего Слона. Даже посещение худшколы не отбило этой охоты: отлично помню, как, гипнотизируя наливные пластмассовые плоды в завядших драпировках, я РИСОВАЛА УДАВОВ.

Вообще, детство мое было заполнено фантастической силы моментами, которые до сих пор могу переживать и осязать. Бывалыча, увидишь-услышишь-унюхаешь что-то — и все, ступор. Или, наоборот, мчишься со всех ног… куда глаза глядят (можно на бабушкином звенящем велосипеде, можно с холма босяком). А оно, фантастическое, тем временем впитывается, прорастает. Чтобы потом, в особо тяжелые моменты жизни всплыть… живым и невредимым, конкретным, вплоть до самой незначительной трещинки, интонации, ощущения.

Кажется, именно в подобные моменты соприкосновения с удивительным я-тогдашняя ощущала зуд: хотелось незамедлительно придумать хеппи-энд и вызволить, наконец, моего Слона из моего Удава. Но СЛОН НЕ ВЫХОДИЛ. Была проблема с пропорциями и хоботом: он был похож… В общем, не был похож на хобот. Еще категорически и ни при каких обстоятельствах не выходили крокодилы (отсюда следует, что все мои крокодилы по сей день сидят в Удаве). Кроме того, хоть тресни, не удавались старушки (вместо них получались милые обезьянки, которые, к слову, никогда не получались сами по себе — а только при попытке изобразить старушек). Отсюда, кстати, не следует, что в старости, если таковая наступит, я так и не возьмусь за автопортреты.

Про записки
Да, чуть не забыла: в один прекрасный (удивительный, кошмарный, и зачем это вообще случилось — нужное подчеркнуть) день я научилась писать. Особенно удавались записки (чужие, читать). До сих пор храню, как реликвии, скомканные испещренные такими крошечными и такими важными словечками клочки тетрадей. Иногда мне кажется, что на пожелтевших, сорвавшихся сюда из прошлого листках, записана очень важная Истина, этакая закодированная информация, которую мне уже никогда не расшифровать. Но я не прекращаю попыток.

Про любовь
Лишь совсем недавно я научилась любить. То есть, разумеется, как и все, умела это с рождения, с того самого момента, когда, подхваченная акушеркой за левую ногу, захлебнулась миром, заорала, что есть мочи… Или даже раньше, когда появился тот, кто сидит внутри — Истинный, владеющий секретами боли и блаженства.

Но принять факт любви я смогла совсем недавно. В существовании самых нужных и самого важного мы отдаем себе отчет в самую последнюю очередь. Се ля ви, как говорится (с жирным троеточием в конце).

Про ошибки
Даже изменяя карандашу с ручкой или клавиатурой, я продолжала думать о Слонах и прочих. Как там они… Хотя, надо признать, что, получая Высокое Художественное, я едва не разучилась рисовать УДАВОВ. Зато отлично изучила все мыслимые и немыслимые свойства драпировок. Получив корочку об окончании, я с легким сердцем отправилась своим путем (торопливым, безумным, кривым), а мой внутренний Истинный отправился своим. Восвояси. Мы едва не растеряли друг друга. То было время, когда моя жизнь, словно дирижабль, болталась между небом и мегаполисом, шатаясь и ухая в воздушные ямы. Бороться с вирусом безнадежности оказалось непросто: приходилось принимать жизнь, как таблетки. Сначала два раза в день, затем чаще. Запивать с утра горьким, невыносимо крепким кофе кислотно-розовые пилюли надежды, глотать на ночь синие колеса беспамятства. Кто прошел через этот курс, знает, как легко пропустить прием. Про тот период могу сказать лишь одно: не вышло НИ ОДНОГО СЛОНА.

Про страсть
Лишь сейчас, спустя боль, надежды и немыслимое количество пеших прогулок (или побегов), мне удалось-таки на мгновение заглянуть в себя и даже хватило духу (наглости, отчаяния, смелости, счастья) крикнуть (беззвучно): ЭЙ, КАК ТАМ ТЕБЯ… Я ТЕБЯ ВИЖУ! Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ЕСТЬ, ЧТО ТОЛЬКО С ТОБОЙ Я ЖИВА И ЧТО ВСЕ ЭТО НЕ ЗАЗРЯ!

Мне не удалось разобрать и сотой доли Его ответа, но главное, я Его чувствую и доверяю Ему — своему внутреннему раскаленному стержню. По-моему, это Страсть. То, что делает человека по-настоящему и беспрекословно живым. Но об этом так сложно писать. Очень-очень.

Поэтому я безмерно счастлива, что попала в «Гаятри». Даже предположить не могла, что в одном, пусть и удивительном месте может собраться столько удивительных людей, знающих толк в чудесах.

Кроме того, я рада возможности сказать «Гаятри» огромное СПАСИБО: это такой невероятный, просто безумный кайф — делать то, что тебе нравится, и то, что тебя тревожит, и видеть, что кого-то еще тревожит и радует то же самое… И писать становится немного легче…

Про фобии, веру и доказательство жизни
Иногда я чувствую себя слегка потрепанной, покусанной с тупого конца, но еще довольно неплохо сохранившейся шариковой ручкой. Истекающей чернилами-чувствами при каждом соприкосновении с чудом. А чудес вокруг столько, что с каждым днем становится все сложнее их замечать. Зато в такие вот ЗАмечательные моменты мне ЧУдится, что кто-то мною рисует… СЛОНОВ, СОБРАВШИХСЯ НА ВОЛЮ. Или каких-то других персонажей.

Не всегда удается их разглядеть, как следует, поэтому постоянно беспокоюсь: откуда выходит очередной экземпляр — из того ли самого первого сказочно вредного, вечно голодного и замечательно непредсказуемого Удава или уже из другого, гораздо более рассудительного пресмыкающегося, придерживающегося щадящей диеты и охотно выплевывающего добротно пережеванных крокодилов?

Надеюсь и верю, что Тот, Первый, остался со мной и не мутировал, превратившись в Того, Другого… Потому что Тот, Первый — доказательство того, что я ЖИВУ.

Потому-то я так страшусь правильно нарисованных выверенных-вымеренных млекопитающих и так отчаянно радуюсь, когда удается правдиво описать еще одного Слона, лихо отплясывающего внутри старого доброго Удава.

С уважением и всемприветами, Алена